И тут нарком, странно улыбнувшись, обломил меня ответом:

— Поверь, Илья, я хоть и атеист, но тебя отлично понимаю. Только вот несмотря на то, что предложение твое очень лестно для меня, вынужден от этой роли отказаться. Сразу объясню почему…

Тут генерал-полковник замялся, и я пришел ему на помощь:

— Должность не позволяет?

— Именно так. — Колычев выпрямился и, посмотрев мне прямо в глаза, повторил: — Именно так. Должность и элементарная порядочность. Просто я столько лет говорил: «религия — опиум для народа» и даже, было дело, карал за излишнюю религиозность, что теперь мое появление в церкви будет расценено как подлость по отношению к одним и крайнее лицемерие по отношению к другим…

Оба-на… М-да, против такого не попрешь. Причина железная. Иван Петрович действительно слишком порядочен, чтобы подобно коммунистам начала девяностых пойти против своих убеждений… И так легкомысленно, как я, он тоже действовать не может.

А нарком тем временем продолжал:

— Но это вовсе не означает, что я ТЕБЕ запрещу крестить сына. Ты в гонениях на священников не участвовал, да и верующих людей не оскорблял, так как сам являешься верующим. А что касается твоего отношения к религии, то ты свою мотивацию можешь и в церкви озвучить, что, впрочем, я думаю, совершенно не помешает проведению обряда. Хотя знаешь, Илья, своим поведением ты мне сильно напоминаешь настоящего интеллигента…

Я насупился.

— Это почему?

— Да потому что есть мнение, будто обычные люди приходят в церковь, чтобы сделать лучше себя, а интеллигенты, чтобы сделать лучше церковь. Ладно, не обижайся, это я так, просто философствую…

Вот ведь сказанул! И что-то мне такая философия совсем не нравится. Я и сам понимаю, что мое теперешнее желание несколько отдает двуличностью, но вот так тыкать носом… Да и вообще… я ведь командиру не всю правду сказал. Просто у меня после «оси мира» и последующих рассказов того же Колычева о подобных занимательных случаях в мозгах царит некоторое смятение. А когда часто сталкиваешься с мистикой, начинаешь смотреть на жизнь несколько по-другому. И если сам я свои взгляды на религию пока менять не собираюсь, то уж сыночка, на всякий случай, точно окрещу. Во всяком случае — лишним не будет. Прикуривающий в этот момент Колычев пыхнул дымом и отвлек меня от потусторонних и самокритичных мыслей, огорошив:

— Самое интересное то, что Иосиф Виссарионович, узнав о рождении твоего ребенка, высказал возможный сценарий развития событий. В нем он предположил, что в крестные ты вполне можешь позвать меня, а если принять во внимание твое непостижимое отношение к жизни, то не исключена возможность, что и его…

— Сталина???!!! — Я чуть не брякнулся со стула. — Вы что, у меня столько наглости не наберется! И вообще…

— А что «вообще»? Иосиф Виссарионович тоже человек, и ему было бы это очень приятно. Он бы, разумеется, отказал, по тем же причинам, что и я, но… — Тут командир прервался и, хлопнув себя по колену, подытожил: — Короче, предположив твое возможное решение, товарищ Сталин высказался в том смысле, что его можно будет неплохо обыграть, показав всему миру, что в СССР на деле, а не на словах существует свобода совести. И тот факт, что полковник НКВД, дважды Герой Советского Союза, может свободно, без каких-либо последствий окрестить своего ребенка в церкви, широко, разумеется, освещаться не станет, но кому надо рот заткнет. Особенно если этот факт будет не единичный… Тогда на том же Западе вопли по поводу гонений на верующих сразу поутихнут.

Мля… я слушал Колычева, открыв рот, и поражался повышенной хитромудрости вождя. Ну надо же было так все просчитать! А когда услышал про Запад, то сразу заподозрил, что на том совещании наверняка присутствовал не менее хитрожопый Тверитин, который, пользуясь случаем, моментально захотел развернуть пиар-кампанию в рамках лозунга «Я другой такой страны не знаю…». Ну да, понятно: политика партии меняется, и люди, типа, должны это видеть воочию. Единственно…

— А почему вы сказали про «не единичный случай»? Что, уже очереди стали выстраиваться?

Нарком усмехнулся:

— Пока нет. Но, как мы поняли, вера в коммунистические идеалы ничуть не отменяет веры в Создателя. Это особенно хорошо на фронте стало заметно… Ты ведь не будешь этого отрицать?

— Конечно, не буду. Сам видел, как парторги крестятся. Что, кстати, совершенно не умаляло их авторитета среди солдат. Если, конечно, у человека был этот самый авторитет… А то когда в затишье верующих гнобят, а под обстрелом молитвы читают, это уже изрядным паскудством отдает…

— Вот именно. И так как есть решение РЕАЛЬНО предоставить людям свободу вероисповедания, то твой случай будет просто один из многих.

— Понятно… Только… — Я почесал затылок и продолжил: — Значит, вы даже просто так не придете?

Колычев вздохнул:

— Разумеется, нет. Никого из ОФИЦИАЛЬНЫХ лиц на подобных мероприятиях быть не должно. Причины я тебе уже озвучивал. — И, видя мою растерянность, продолжил: — Но ни Гусев, ни Пучков официальными лицами, занимающими важные государственные посты, не являются. Так что сам выбирай, кого из них в крестные позовешь.

— Серегу, конечно! Леха до этого еще не дорос!

— Я так и думал. Ладно, считай, — поговорили. А сейчас иди читай свое любовное послание, и через два часа чтобы все были в сборе!

— Есть!

Встав по стойке смирно, я только что не щелкнул каблуками и пошел выполнять распоряжение командира.

А потом было чтение письма, разглядывание фотографии с восхитительно пузатенькой, похожей на глобус на ножках Хелен (видно, фото до родов сделала), быстрый сбор мужиков и последовавшая за этим буря. Это когда ребята узнали причину сбора. В общем, конца этого дня я не помню. Да и остальные четыре пролетели как в тумане. Окончательно в себя я пришел, только когда сопровождающие самолет «яки», покачав на прощание крыльями, отвалили в сторону. А это значит — граница пересечена и лету осталось менее часа…

Глава 4

— Товарищ Лисов, здесь так не принято…

Я, глядя, как слегка обалдевшая продавщица заворачивает в станиоль и какие-то ленточки огромный букет роз, слегка наклонился к сопровождающему и спросил:

— Что именно — «не принято»?

— Дарить такие огромные букеты. Это считается неприличным.

— Да? К-хм… Ну и флаг им в руки. Пусть эти скопидомы дарят по одной розочке, а я своей любимой весь этот магазин скупил бы, но он в машину не поместится.

Панарин на это покачал головой, но я не обратил внимания на консульского зануду, расплатился и, схватив одуряюще пахнущие цветы, оповестил:

— Все. Вот теперь я готов.

Теперь я действительно был готов. А то Степан Панарин, который встретил меня в аэропорту, хотел сразу избавиться от обузы: отвезти московского гостя на улицу Маркгассе, 18, где проживала Хелен Нахтигаль. Разумеется, не сразу с самолета, а после того, как мы заехали в консульство, где я переговорил и с консулом, и с атташе по науке, оказавшимся моим коллегой. Консул тот только улыбался и, пожимая руку, говорил, что очень рад видеть и все такое прочее, зато коллега с «редкой» фамилией Иванов, отведя меня в свой кабинет, не меньше часа объяснял особенности и нюансы поведения в столице Швейцарии. Знал, что я и так заинструктирован до невозможности, но предпочел подстраховаться. В конце концов, пожимая мне на прощание руку, он сказал:

— В общем, все. Телефон консульства у вас есть, так что, если возникнут какие-то вопросы, звоните. И напоследок хочу дать совет: оставьте оружие у меня. Берн городок тихий, поэтому оно вам тут точно не понадобится.

— Да ну? А как же быть с толпами агентов гестапо? Сами же говорили, что их тут просто немерено?

— Хм, во-первых, здесь нейтральная страна, а во-вторых, вы же не собираетесь заниматься свободной охотой? — Иванов улыбнулся. — Просто пистолет и звание помощника атташе несколько несовместимы. И учтите еще то, что вас постоянно будут страховать мои люди.